Главная » Статьи » Советы психолога » Родные люди » Мать все поняла

Не нужна она никому.

Каких только историй не услышишь в железнодорожных вагонах - старых добрых исповедальнях на колёсах. Разделённые стенами многоэтажек, скованные условностями современного общения, мы всё глубже прячем в себя содеянные грехи. Но порой наши «скелеты в шкафах» требуют солнца, и тогда мы открываем их совершенно незнакомым людям, и они рассыпаются, теряя над нами власть.

Вагон уснул, белея пятками безмятежно похрапывающих мужчин. И только в моём плацкартном отсеке ещё слышны приглушённые голоса. Я лежу на верхней полке, забросив под подушку плеер с севшей батарейкой, и невольно слушаю беседу попутчиц.

В Киев еду. Ребёночка усыновлять, а потом подготовиться к обряду Крещение в церкви - негромко, видимо, чтобы не разбудить меня, доверительно сообщает обладательница молодого грудного голоса.
-Своих детишек нет? - старческим хрустящим голосом спрашивает женщина на полке подо мной.
-Нет, - обречённо признаётся грудной, - и уже не будет.
-Сама виновата или как? - сочувственно интересуется третий, тоже немолодой голос.
-Сама. Хотя и свекровь помогла.
-Свекровь? - слышен тихий вопрос пожилой соседки. - Чувствую, что тяжело тебе; деточка. Если хочешь, расскажи о своей печали. Может, легче станет, да и мы что-нибудь посоветуем. Жизнь как-никак прожили.
-Хорошо, - на вздохе отвечает молодая.
- Любила я мужа, а он любил наркотики. Меня с ним его мать познакомила, ничего не сказав о пристрастии сына. Она преподавала в моём институте. Думала, я его спасу. Третий месяц беременности кончался, когда я всё узнала.

Испугалась, что рожу уродца, да и свекровь подговаривала сделать аборт. Я надеялась, что мужа можно вылечить, а потом уж родить здорового ребёнка. Операция прошла неудачно, врачи сказали, что рожать больше не смогу.

Свекрови не стало через год. У неё обнаружили рак в поздней стадии и выписали из больницы умирать домой. За рецептом на обезболивающие таблетки в поликлинику приходил мой муж - в то время участковые терапевты могли назначать онкобольным болеутоляющее. Таблетки муж пил сам. Свекровь корчилась от боли, но не сводила с сына влюблённых глаз.

Когда она стала хрипеть от мук и терять сознание, я умолила терапевта назначить умирающей опиумсодержащие уколы. Доктор согласилась, но предупредила, что инъекции положено выполнять только участковой медсестре. Свекровь просила медсестру оставить ей ампулу с лекарством. Мол, придёт сын и уколет её на ночь, чтоб поспать спокойно. Медсестра удивилась, но оставила ампулу на столе.
Через три недели свекровь умерла на моих руках под хрипы извивающегося под наркотическим кайфом сына. Через год и он умер от передозировки.  Что я ни делала, по каким клиникам с ним ни ходили - ничего не помогло. Перед смертью свекровь просила прощения, говорила, что с того света будет молиться за меня.
Прошло время. Я встретила порядочного и отзывчивого мужчину. Пять лет мы вместе. Вот решили ребёночка из детдома взять, мальчика. Который раз в Киев езжу, бумаги оформляю, а конца не видно. Говорят, нужно дать взятку и документы сделают за неделю. Но у нас таких денег нет. Как увижу ручки Стасика, которые ко мне тянутся, так и опускается сердце. А глаза! Знает Бог, кого на племя пустить.
Женщины притихли. Казалось, в плацкартной тиши колёса отбивали ритм только что услышанного имени: «Стас-Стас, Стас-Стас...»

- Да, что бы ни говорили, а нэвистка - чужа кистка (чужая кость. - укр.), - отозвался скрипучий голос подо мной. - Счастья тебе материнского, доченька. Ты его заслужила, пусть даже и с неродным ребёнком. Молиться за тебя буду. А сын всегда для матери дороже. Хотя бывает так, что сыновья променивают мать на жену.
Был у нас в деревне случай, давно, ещё до войны. В соседнем доме невестка не любила свекровь. Так не любила, что однажды сказала мужу: «Или я, или она. Отведи мать в поле и оставь, жить я с ней не буду».
В тот день мела жуткая метель, света не видно было. Сосед запряг лошадь и приказал матери сесть в сани. Сказал, что поедут в другую деревню к родственникам. Мать всё поняла. Перекрестилась на иконы и поцеловала внучат. Далеко за деревней сын оставил родную мать в сугробе по пояс в снегу. Попросил прощения и уехал. Но жизнь не без чудес. Другой сосед возвращался домой в ненастье и наткнулся на несчастную женщину. Достал из-за пазухи тёплую краюху хлеба, накормил замёрзшую старуху и на плечах принёс в дом, ступая по санному следу.

С тех пор её сына стали называть Душегубцем, никто его не любил. Даже после войны, на что мужиков мало было, каждый дань бабы из-за них дрались, но с Душегубцем ни одна не любилась хотя и зазывал.
«Душегу-у-у-бец» - протяжно ухнул гудок встречного локомотива. «Гроб-сугроб, гроб-сугроб...» - звучно вторили колёса- пересмешники.

«Видимо, сказки о Морозко сочинялись народом не на пустом месте, - мелькнула у меня мысль. - Сколько косточек замёрзших матерей и изжитых мачехами падчериц хранят наши леса и поля».
-Эх, бабоньки, бабоньки! - послышался третий пожилой голос. - Каюсь. Грех на мне, большой грех. Никто о нём не знает, но раз пошёл такой разговор, откроюсь. После войны это было. Муж работал лесником, жили мы зажиточно, возле самого леса. Сами знаете, лес всем нужен, живи, казалось, и радуйся.
Но одно моему счастью мешало - свекровь. Старая она была, с клюкой еле ползала. Вечно меня поучала, и запах от неё какой-то противный исходил. День за днём я мужа подговаривала, хотела, чтобы мать в лес увёл и там оставил. Он согласился, но велел насушить сухарей - пусть мать хотя бы поест перед смертью.
Вышли мы с мужем за калитку. Свекровь плелась сзади. Муж дал мне в руки узелок с сухарями, а сам отступил назад, чтобы помочь матери через порог перейти. А калитку-то за мной и захлопнул.
Три дня я рыдала под забором от страха, отчаяния и обиды. Кричала, просила, умоляла, каялась. Скребла ногтями забор, а он высокий, в два человеческих роста. Но муж не открывал. Ночью выли волки, ежи щекотали ноги. Воду пила из луж. Но правду говорят, ночь даёт хорошие советы. Другой я стала, словно ледяной водой умылась.

Только вечером четвёртого дня калитка открылась. Зашла я в родной дом и бухнулась Мише в ноги, а потом нагрела баньку и искупала свекровь. Купала каждый день - и запах её исчез. Полюбила я её.
Ни разу Миша не припомнил мой грех, даже во хмелю. Как и не было ничего. А через год свекровь спасла меня, когда я металась в горячке, а потом отнялись ноги. На костылях до нужника едва добиралась. Травы она знала, смазывала мне ноги и спину вонючей зелёной жижей: в законопаченном чугунке три дня варила со мхом и синими грибами большую старую гадюку. И всё прошло!

После восьми лет супружества у нас родилась дочь, Антониной назвала, в честь свекрови. Но все эти годы я как о синяком под глазом ходила - и больно, и стыдно. С тех пор не могу долго смотреть в Мишины глаза.
В городе давно живём, но каждый год на могилку в деревню приезжаю, разговариваю со свекровью, прощения прошу. Но стыд так и не ушёл, у кого есть рубец, рану не забудет. Вот рассказала о тайне, и легче стало. Нельзя просить смерти для людей. Слепа ненависть, нет от неё лекарств, пока на себе свои желания не изведаешь.

В сонливой тишине заскрипел старушечий голос:
- Господь посылает и болезни, и лекарства. Перед людьми этот грех вы излечили. Думаю, и там вам прощено, смотрите в глаза мужа спокойно. Он давно вас простил.
«Простил-простил, простил-простил...» - бубнило эхо колёсных пар.
Я подумал: так было раньше, а что изменилось? Умирать в сугробы и леса матерей ужё не отводят, действуют изощрённее. В психушки запирают, продают вместе с недвижимостью.

Вспоминаю недавнюю историю. Дал объявление о покупке дома в деревне под дачу. Среди потока звонков запомнился один:
-Дом в хорошем состоянии, печное отопление, колодец во дворе, - а потом минутное молчание. - Только мы его... с бабушкой продаём. Не нужна она никому...В паспорте старухи этот человек был записан как сын.

Автор Александр Гричишный